Дитятей часто я сердился,
 Игрушки, няньку бил;
Еще весь гнев не проходил,
 Как я стыдился.

Того уж нет! и я влюбился,
 Томленьем грудь полна!
Бывало, взглянет лишь Она —
 И я стыдился.

Того уж нет! вот я женился
 На ветреной вдове;
Гляжу — рога на голове!
 Я застыдился.

Того уж нет! теперь явился
 В собранье с париком.
Что ж?— громкий смех над стариком.
 Тут я взбесился. 

 
Бедные мы! что наш ум?- сквозь туман озаряющий
 факел
Бурей гонимый наш челн по морю бедствий и слез;
Счастие наше в неведеньи жалком, в мечтах
 и безумстве:
Свечку хватает дитя, юноша ищет любви. 

 
Муза вчера мне, певец, принесла закоцитную новость:
 В темный недавно Айдес тень славянина пришла;
Там, окруженная сонмом теней любопытных, пропела
 (Слушал и древний Омер) песнь Илиады твоей.
Старец наш, к персям вожатого-юноши сладко приникнув,
 Вскрикнул: «Вот слава моя, вот чего веки я ждал!» 

 
 (Сельская элегия) 

 Я знал ее: она была душою
Прелестней своего прекрасного лица.
 Умом живым, мечтательной тоскою,
Как бы предчувствием столь раннего конца,
Любовию к родным и к нам желаньем счастья,
Всем милая, она несчастлива была,
И, как весенний цвет, расцветший в дни ненастья,
 Она внезапно отцвела.
 И кто ж? любовь ей сердце отравила!
Она неверного пришельца полюбила:
 На миг ее пленяся красотой,
 Он кинулся в объятия другой
И навсегда ушел из нашего селенья.
Что, что ужаснее любви без разделенья,
 Простой, доверчивой любви!
Несчастная, в душе страдания свои
Сокрыла, их самой сестре не поверяла,
И грусть безмолвная и жаждущая слез,
 Как червь цветочный, поедала
 Ее красу и цвет ланитных роз!
Как часто гроб она отцовский посещала!
Как часто, видел я, она сидела там
С улыбкой, без слезы роптанья на реснице,
 Как восседит Терпенье на гробнице
 И улыбается бедам. 

 
 Д е в а

Юноша милый! на миг ты в наши игры вмешался!
 Розе подобный красой, как Филомела, ты пел,
Сколько любовь потеряла в тебе поцелуев и песень,
 Сколько желаний и ласк новых, прекрасных, как ты.

 Р о з а

Дева, не плачь! я на прахе его в красоте расцветаю.
 Сладость он жизни вкусив, горечь оставил другим;
Ах! и любовь бы изменою душу певца отравила!
 Счастлив, кто прожил, как он, век соловьиный и мой! 

 
Ни рыжая брада, ни радость старых лет,
 Ни дряхлая твоя супруга,
Ни кони не спасли от тяжкого недуга...
 И Агафона нет!
Потух, как от копыт огонь во мраке ночи,
Как ржанье звучное усталого коня!..
О небо! со слезой к тебе подъемлю очи
И, бренный, не могу не вопросить тебя:
Ужель не вечно нам вожжами править можно
И счастие в вине напрасно находить?
Иль лучшим кучерам жить в мире лучшем должно,
 А нам с худыми быть!..
Увы! не будешь ты потряхивать вожжею;
Не будешь лошадей бить плетию своею;
И, усом шевеля, по-русски их бранить;
Уже не станешь ты и по воду ходить!
 Глас молодецкий не прольется,
И путник от тебя уж не зажмет ушей,
 И при сияньи фонарей
Уж глас форейтора тебе не отзовется,
И ах! Кузьминишна сквозь слез не улыбнется!
Умолкло все с тобой! Кухарки слезы льют,
Супруга, конюхи венки из сена вьют,
 Глася отшедшему к покою:
"Когда ты умер - черт с тобою!" 

 
Перст указует на даль, на главе развилися крылья,
 Дышит свободою грудь; с легкостью дивною он,
В землю ударя крылатой ногой, кидается в воздух...
 Миг - и умчится! Таков полный восторга певец. 

 
Не осенний частый дождичек
Брызжет, брызжет сквозь туман:
Слезы горькие льет молодец
На свой бархатный кафтан.

	"Полно, брат молодец!
	Ты ведь не девица:
	Пей, тоска пройдет;
	Пей, пей, тоска пройдет!"

"Не тоска, друзья-товарищи,
В грудь запала глубоко,
Дни веселия, дни радости
Отлетели далеко".

	"Полно, брат молодец!
	Ты ведь не девица:
	Пей, тоска пройдет;
	Пей, пей, тоска пройдет!"

"И как русский любит родину,
Так люблю я вспоминать
Дни веселия, дни радости,
Как пришлось мне горевать".

	"Полно, брат молодец!
	Ты ведь не девица:
	Пей, тоска пройдет;
	Пей, пей, тоска пройдет!" 

 
Зачем на меня ты и глупость, и злобу,
Плетнев, вызываешь нескромной хвалой?
К чему величаешь любовью бессмертных
 Простого певца?

Так, были мгновенья ниспосланы Фебом:
Я плавал в восторгах, я небом дышал!
Я пел — и мне хором, веселые, вторить
 Любили друзья.

Я пел — но в то время роскошная младость
Мне жизнь озаряла волшебным лучом:
Я веровал в счастье, я жаждал любови,
 Я славой горел!

И опыт суровый смирил обольщенья,
Мой взор прояснился; но скрылись мечты,
За ними и счастье, и прелесть любови,
 И славы призрак.

Как слушал Лаертид, привязанный к мачте,
Волшебные песни Скиллийских сирен
И тщетно к ним рвался — упрямые верви
 Держали его,—

Так я, твоей лирой печально пленяясь,
Вотще порываюсь к святым высотам,
Знакомым бывало, и в робкие струны
 Напрасно звучу.

Напрасно у неба прошу вдохновений:
Мне путь на родную страну возбранен,
И глас мой подобен унылому гласу
 Жестоким стрелком

Подстреленной птицы, когда завывают
Осенние ветры и к теплым странам
Веселою стаей при кликах несутся
 Подруги ее. 

 
Мне минуло шестнадцать лет,
 Но сердце было в воле;
Я думала: весь белый свет -
 Наш бор, поток и поле.

К нам юноша пришел в село:
 Кто он? отколь? не знаю -
Но все меня к нему влекло,
 Все мне твердило: знаю!

Его кудрявые власы
 Вкруг шеи обвивались,
Как мак сияет от росы,
 Сияли, рассыпались.

И взоры пламенны его
 Мне что-то изъясняли;
Мы не сказали ничего,
 Но уж друг друга знали.

Куда пойду - и он за мной.
 На долгую ль разлуку?
Не знаю! только он с тоской
 Безмолвно жал мне руку.

"Что хочешь ты?- спросила я,-
 Скажи, пастух унылый".
И с жаром обнял он меня
 И тихо назвал милой.

И мне б тогда его обнять!
 Но рук не поднимала,
На перси потупила взгляд,
 Краснела, трепетала.

Ни слова не сказала я;
 За что ж ему сердиться?
Зачем покинул он меня?
 И скоро ль возвратится?